http://lib.rus.ec/b/172098/read...Меня часто
спрашивают, почему я, будучи популярным артистом, который хорошо зарабатывал,
имел прекрасную трехкомнатную квартиру в центре Москвы, машину, дачу и пр.,
уехал?
В 1971 году меня по сфабрикованному обвинению посадили в Тамбовскую
тюрьму. Впоследствии меня оправдали, дело было закрыто, работники прокуратуры
наказаны, но до этого я просидел год и две недели в тюрьме, сыну в этой связи не
дали поступить в Московскую консерваторию, в течение 2-х лет, пока длилось
доследование, мне не давали работать, мое имя вырезали из титров фильма
«Неисправимый лгун», в фильме «Повар и певица» меня озвучили другим актером и
т.д. Короче, я понял, что страна игривая, в ней с тобой могут сделать все, что
угодно, а особенно, учитывая, что у сына Емельяна - в меня - язык до щиколотки,
который, как известно, доведет если не до Киева, то уж до тюрьмы точно, я решил
удалиться от гнутой страны на максимально возможное расстояние. К счастью, после
подачи заявления, если у меня и были какие-то сомнения по поводу принятого
решения, то до боли родные, вездесущие подлость и хамство быстро их
развеяли.
Мать моей жены с нами не уезжала, и, естественно, ее надо было
обеспечить жилплощадью. Она была прописана с нами, но, поскольку оставаться
одной в 3-х комнатной квартире ей бы не разрешили, я договорился на обмен - 2-х
комнатная квартира с доплатой. Этот обмен должен был быть одобрен на собрании
правления кооператива, членом которого я состоял. Первым взял слово Николай
Рыкунин (возможно, некоторые помнят, был такой эстрадный «дуэт Шуров и Рыкунин).
Он долго говорил о Родине, о неустанной заботе о каждом из нас партии и
правительства, о совершенстве социалистического строя, о том, что покинуть такую
Родину и такой строй может только человек неблагодарный, у которого отсутствует
совесть и т.д. Кстати сказать, Рыкунин с пеной у рта, задыхаясь от ненависти к
Советской власти, рассказывал мне, что его отец до революции был помещиком под
Москвой, добрым, гуманным человеком, заботившемся о крестьянах, далеким от
политики. Большевики его, естественно, расстреляли, а жену с грудным младенцем
выслали в Сибирь, где она была вынуждена просить милостыню, чтобы не дать
умереть маленькому Коле Рыкунину.
Выслушав речь Рыкунина, я мягко попытался
объяснить, что речь идет не о неблагодарном Сичкине, а о благодарной теще,
которая не покидает Родину и имеет право на жилплощадь. Из первого ряда встал
похожий на отца Врубелевского Демона концертмейстер Большого Театра Гуревич.
(Худая фигура, изогнутая вопросительным знаком, крошечные злобные глазки и
змеиные губы придавали ему особый шарм).
- Я не желаю присутствовать на
концерте Сичкина! - выкрикнул он. - Запретите ему говорить! Я, как патриот, не
желаю выслушивать речи отщепенца и предателя Родины?
- Не надо так
волноваться, патриот Гуревич, - обратился я к нему. - Кстати, какие погоды были
в Ташкенте в начале войны?
Гуревич:
- Пошли вы на ....
- Я не могу
никуда пойти - идет собрание. - Вы против моей тещи, потому, что она
русская?
Гуревич онемел.
- Да, а во время войны какие погоды были в
Ташкенте?
- Сичкин, идите к ... матери!
- Я же уже вам сказал: я никуда не
могу пойти, пока не кончится собрание. Всем известно, что громче всех кричит
«держи вора!» сам вор, но работники наших органов люди умные и опытные, им
ничего не стоит определить, кто патриот, а кто враг. Судя по вашему фальшивому
пафосу, вы, видимо, очень виноваты перед Советской Властью, но успокойтесь:
советский суд - самый гуманный суд в мире, и чистосердечное признание,
безусловно, смягчит вашу вину. О, совсем забыл, а в конце войны какие погоды
были в Ташкенте? - закончил я под хохот собравшихся.
Больше всех суетился
композитор Марк Фрадкин. В отличие от Рыкунина, который выступал, так сказать,
бескорыстно, просто желая подчеркнуть свои патриотизм и лояльность, Фрадкин имел
конкретные виды на мою квартиру и развернул активную деятельность еще до
собрания: он обрабатывал членов правления, запугивая их тем, как может быть
расценена помощь врагу народа, с именем КГБ на устах ходил по квартирам, собирал
подписи жильцов против моего обмена, короче, делал все, что было в его силах,
чтобы помешать.
С Фрадкиным во время войны мы долгое время были в одной
части, где он заслужил звание «самый жадный еврей средней полосы России».
Впрочем, я думаю, это было явным преуменьшением, и он вполне был достоин выхода
на всесоюзный, если не на международный уровень. Плюшкин по сравнению с ним был
мотом. Покойный Ян Френкель, талантливый композитор и очаровательный человек,
рассказывал мне, что Фрадкин постоянно уговаривал его зайти в гости, посидеть за
рюмкой у его уникального бара. Один раз, когда они были около дома Фрадкина, тот
его наконец зазвал, но при этом сказал:
- Ян, в баре все есть, но чтобы его
не разрушать, а это произведение искусства - ты сам убедишься, купи бутылочку
водки. Закуски навалом, но на всякий случай купи колбаски, если хочешь, сыра,
ну, рыбки какой-нибудь и возьми батон хлеба.
В результате они сели у бара,
выпили водку Френкеля, закусили его продуктами, а Фрадкин даже чая не
предложил.
В свое время Фрадкин мечтал попасть к нам в кооператив по причине
хорошего района и того, что он был дешевле других кооперативов, но собрание было
категорически против, мотивируя это тем, что Фрадкин не артист эстрады, богат и
может купить квартиру в любом другом кооперативе. Я в то время был членом
правления, со мной считались, и, когда жена Фрадкина со слезами на глазах
умоляла меня помочь им, я, по своей мягкотелости, не смог отказать и уговорил
правление проголосовать за Фрадкина. Позже история повторилась с их дочерью,
Женей, которая тоже хотела жить в нашем кооперативе. Оба раза члены правления
говорили, что они голосовали не за Фрадкина, а за меня.
Возвращаясь к нашему
собранию, Фрадкин его закончил, коротко и по-деловому резюмировав:
-
Товарищи, нам надо решить вопрос об обмене Сичкина, в связи с тем, что он
бросает нашу Родину, плюет на все то, что сделала для него эта страна и хочет
выгодно переметнуться на Запад. Нас он просит в этом ему помочь. Давайте
голосовать.
Почти все русские, включая членов партии, проголосовали за меня,
а все евреи, которых было большинство, против. В результате тещу выгнали из
квартиры, а я получил огромное моральное удовлетворение - еду правильно.
Как
я выяснил, в ОВИРе существовало негласное правило пять раз не принимать анкеты
под предлогом того, что они, якобы, неправильно заполнены. Поэтому я пришел в
ОВИР и сам сказал, что, чувствую, анкеты неправильно заполнены; лучше будет,
если я их перепишу и приду завтра. Служащая ОВИРа улыбалась, кивала, и так пять
раз. На шестой день у меня приняли документы, и после всех положенных дальнейших
мытарств, 23 мая 1979 года мы прибыли в аэропорт «Шереметьево», откуда должны
были вылететь в Вену. По дороге в аэропорт мы проехали мимо огромного плаката с
изображением Ленина в кепке, с прищуренными глазами и поднятой в приветствии
рукой, который гласил: «Верным путем идете, товарищи!», а в самом «Шереметьево»
нас встретил транспарант: «Отчизну я славлю, которая есть, но трижды, которая
будет!»
Рейс на Вену все время откладывался - то в связи с вылетом
комсомольской делегации в Индию, то профсоюзной делегации в Мексику, то
партийной делегации в Китай. Я услышал, как один еврей сказал другому:
-
Слушай, если они все уезжают, давай останемся.
...Первое, что я сделал в
Вене, это отправил вызов Фрадкину и в придачу к нему письмо следующего
содержания:
Дорогой Марик!
Все в порядке, вся наша мишпуха уже в
Вене, все удалось провезти и твое тоже. Как ты правильно сказал, таможенники
такие же тупые, как вся вонючая советская власть и бигуди осмотреть не
догадаются. Так и вышло, только у Симы очень болит шея, все-таки каждый весил
три кило. Пусть Рая до отъезда тренирует шею, у тебя шея, конечно, покрепче, но
ты ж в бигудях не поедешь. Как нам сказали, в Америке иконы сейчас идут слабо, а
ты знаешь, израильтяне из голландского посольства совсем обнаглели и хотят за
провоз 20 процентов.
Марк, вот прошло, казалось бы, всего несколько дней, а
мы уже очень соскучились. Все со слезами на глазах вспоминают твое последнее
напутствие: «Я рад и счастлив за вас, что вы покидаете эту омерзительную страну,
кошмарное наследие двух мерзких карликов: картавого сифилитика Ленина и рябого
параноика Сталина. Дай вам Бог!» А как мы смеялись на проводах, когда ты сказал,
что был и остаешься убежденным сионистом, а все твои якобы русские песни на
самом деле основаны на еврейском фольклоре, сел за рояль, начал их одним пальцем
наигрывать и объяснять, из какого синагогиального кадиша они взяты... Короче,
ждем тебя и Раю с нетерпением, дай Бог, уже скоро.
Крепко обнимаем, целуем
Арон, Пиля, Сима, Двойра и Ревекка.Как мне впоследствии сообщил
конферансье Борис Брунов, Фрадкин тут же побежал в КГБ и начал клясться, что у
него нет икон и валюты, и он никуда не собирается ехать. Там (еще раз) прочитали
письмо и, пытаясь сохранить серьезное выражение лица, посоветовали успокоиться,
его никто ни в чем не обвиняет, многие получают вызовы, но если он не и
собирается уезжать, ему не о чем волноваться. Фрадкин, тем не менее, был в
панике, жена Рая на нервной почве начала курить.
Забегая вперед, второй вызов
и письмо, но уже на адрес домоуправления «для Фрадкина» и якобы от другого лица
я послал из Италии и третье, на адрес Союза Композиторов РСФСР Родиону Щедрину
для Фрадкина из Нью-Йорка.
Второе письмо:
Привет,
Марик!
Сразу по делу: твою капусту и рыжье получил, но с летчиками больше в
долю не падай - они засветились. Канай в Севастополь, свяжись с кентами и
попробуй зафузить моряков атомных подводных лодок. Как договаривались, я откусил
три косых, остальное твое, тебя ждет. Антиквар превращай в зелень, его не
втырить и могут закнокать. Вообще, ходи на цирлах, подальше от катрана, шныров и
козырных - тебе сейчас самое время лепить темнуху. Учти, телефон прослушивается
- ботай по фене. Слыхал парашу, как ты вертухаям туфту впаривал - все правильно,
пока не откинешься, хиляй за патриота. Вся маза тебя ждет, на любой малине
будешь первым человеком, братва мечтает послушать в твоем исполнении песни
Шаинского. Поменьше пей и чифири, а то, что Рая шмалит дурь, не страшно -
главное, чтоб не села на иглу. Бывай, до встречи.
Валера.Фрадкин
потерял сон, не помогали сильнейшие снотворные, снова побежал в КГБ, потом в
домоуправление, ходил по квартирам, бился в судорогах и кричал, что он не имеет
к этому никакого отношения, а все это провокации Сичкина. Рая курила одну за
одной и дошла до 4-х пачек в день. В КГБ хохотали до слез и с нетерпением
ожидали следующего письма и очередного визита идиота.
Письмо
третье:
Здравствуй, дорогой Марк! Прости, что так долго не писали, но
сначала хотели получить товар, чтобы ты был спокоен. Слава Богу, все ОК, все
контейнеры прибыли, с аргентинцами читались, так что ты уже в порядке: даже за
один контейнер Рая спокойно может открыть массажный салон, а блядей среди
иммигрантов навалом. Вообще, если ты сможешь переправить хотя бы 25 процентов
своего состояния, то до конца жизни здесь будешь купаться в золоте. Если ты еще
не обрезан, то здесь можно устроить за большие деньги: все иммигранты придут
посмотреть на обрезание композитора Марка Фрадкина. Свою коллекцию порнографии
не вези, здесь этого добра полно, оставь Жене. Да, и скажи ей, чтобы хотя бы до
вашего отъезда перестала фарцевать - береженого Бог бережет. Марик, мой тебе
совет: пока ты в Союзе, учи нотную грамоту и хотя бы чуть-чуть гармонию - там ты
можешь напеть мелодию, и «негр» ее тебе записывает, а здесь негров много, но все
они такие грамотные, как ты.
У нас все хорошо: молодые получают вэлфер,
старые - пенсию, а бизнесы на кеш. Английский можешь не учить, он здесь не
нужен: на Брайтоне все на русско-еврейском жаргоне с одесским акцентом, а то,
что у тебя первый язык идиш - огромный плюс. Тебя вся помнят и ждут, а твою
знаменитую шутку: «Если бы Фаня Каплан закончила курсы ворошиловского стрелка,
мы намного раньше избавились бы от этого картавого фантаста», - здешние артисты
читают со сцены.
С нетерпением ждем встречи,
3ай гезунд апдетер Мотл
Фрадкин!
Целуем
Наум, Фира, Бася, Абрам и тетя Рахиль!
P.S. Будете
ехать, пусть Рая не глотает камни - Соня так и не
просралась